оставлена на основании "Правил сексуальной безопасности", утвержденных Госсекснадзором
1. Общие положения
1.1. К безопасному сексу (Сладострастный Ежедневный Комплексный Сеанс)
допускаются лица мужского пола не моложе 18 лет и женского пола до 75
лет включительно (переаттестация производится один раз в год комиссией
под председательством главного редактора "СПИД-инфо").
1.2. В сеансе принимают участие не менее двух человек.
1.3. К безопасному сексу допускаются лица, сдавшие анализ на СПИД или имеющие справку о сдаче оных.
2. Перед началом сеанса
2.1. Получить разрешение партнера (партнерши, партнеров).
2.2. Проверить наличие и исправность органов, участвующих в безопасном
сексе и средств индивидуальной защиты. В случае обнаружения
неисправности до ее устранения к безопасному сексу не приступать.
2.3. Проверить надежность механизма крепления средств индивидуальной защиты.
3. Во время сеанса
3.1. Содержать органы, участвующие в безопасном сексе, в чистоте и порядке.
3.2. Поиск эрогенных зон производить в строгом соответствии с
международными решениями по правам человека, не ущемляя чести и
достоинства партнера (партнерши или партнеров).
3.3. Категорически запрещается:
- пользоваться кустарными средствами индивидуальной защиты;
- пользоваться предохранителями, бывшими в употреблении;
- снимать предохранительные устройства до окончания сеанса;
- спать во время сеанса;
4. По окончании сеанса...
4.1. Снять средства индивидуальной защиты.
4.2. Привести в порядок окружающую обстановку.
4.3. Сообщить партнеру (партнерше, партнерам) об окончании сеанса.
5. Аварийные ситуации
5.1. К аварийным ситуациям относятся:
а) нежелание одного из партнеров вступать в контакт;
б) несоответствие органов партнеров;
в) использование алкоголя и табачных изделий во время сеанса;
г) дефектность средств индивидуальной защиты;
д) травмирование хотя бы одного из партнеров;
6. Действия в аварийной ситуации
6.1. По п.п. 5.1. (а,б,в,д) произвести замену партнера (партнерши, партнеров).
6.2. По п.п. 5.1. (г) остановить сеанс и заменить предохранители.
Пра Васю
Пробежав по инерции метров пять, Вася на бреющем приложился еблетом об
новенький пожарный щит, и, сложившись в нескольких местах, с тихим
скрипом осыпался на пол. И вовремя, патамушта в то самое место, которое
Вася тока што так увлеченно рихтовал своей стриженной бестолковкой,
вдруг со свистом прилетел нехуйовый такой ключег на сорок шесть, с
коротким треском сгинувший где-то в недрах свежерасхуяренного пролома.
Не ожидавший таково бляццково подвоха щит судорожно перекосился на один
бок и поронял с себя ведра, лопаты, прочую пожарную хуйню и первые
четыре буквы пенопластового названия, в мгновение ока превратив Васю в
ярого фаната Гарри Поттера: с красным жестяным колпаком на скворечнеге,
пожарным багром вместо валшебной палочки, пенопластовым словом «ЖОПА»
на спине и мазутно-радужным отпечатком ботинка писят второго размера на
том месте, из которово с децтва росли Васины руки. А за ключом
прилетело и стомегаваттное «ПАШОЛНАААХУЙ!!!», вконец добившее нервную
систему бедного щита, который от таких потрясений пазорно сомлел и всем
своим весом йобнулся на окончательно притихшево Васю.
Выждав для верности минуты три в позе протухшево лотоса, Вася приоткрыл
один глаз и, не обнаружив поблизости ни одного бешеного начальнега,
по-пластунски двинул к выходу, периодически притворяясь кучкой шлангов
при звуках замыкающих от вида ползущего пожарного щита видеокамер.
Выбравшиь на открытое пространство, Вася деловито стряхнул с себя
детали ставшей ненужной маскировки и двинул к проходной, рассуждая по
пути – вот какого хуя в каждом кино при увольнении чуваки спокойно
собирают портреты жён и прочие подушки от геморроя в коробку из-под
какого-нибудь ксерокса и тихо-мирно песдуют бомжевать под мост, а в
жизни – так обязательно ключом по башне и копчик от пинка еще две
недели ломит? Подумаешь, третий станок за месяц сломал – так их там ещо
штук десять целых осталось…
Забрав пухлую от записей трудовую у кадровиков, Вася вышел на улицу и
полной грудью хапнул ветра свободы, нехуйово разбавленного запахами
предстоящего безденежья и расположенной рядом свинофермы. Прокашлявшись
и смахнув выступившие слезы, Вася посчитал оставшиеся в карманах медяки
и после короткой внутренней борьбы двинул мимо рюмочной (!) к
ближайшему печатному киоску, где взял свежую газету с объявлениями и
побрёл домой. Потратив пару дней на закрашивание не ответивших
взаимностью вакансий, Вася остановил свой благородный выбор на
впечатлившей его пунктегом «опыт работы нахуй не нужен» должности
«помощник оператора говномесильного троса», или если по простому –
подавальщика ключей на шестнадцать ныряющим сантехнегам. Тем более что
контора славных работников ватника и вантуза оказалась практически под
боком, а значит, можно будет сэкономить на трамваях.
Напиздев по обыкновению с полкороба про свой невъебенный опыт разборок
со всевозможными стояками (хотя единственный стояк, который он видел в
жизни – это свой сопцтвенный утренний), Вася получил персональный набор
разводных ключей и новенькие резиновые сапоги, а старейший работник
предприятия Кузьмич, в свою очередь, получил себе персонального Васю. И
потекли рабочие будни, наполненные ароматами Кузьмичова перегара,
перебивающего порой даже такие сопутствующие новой профессии запахи,
которые поодиночке были способны растворить любого импортного,
непроспиртованного сантехнега за какие-нибудь пару часов.
Таг бы и превратилсо Вася со временем в грозного повелителя прокладок и
укротителя взбунтовавшихся говноотводных труб, если бы однажды Кузьмичу
во время очередной миссии по спасению человечества от сошедшей с ума
сантехники не йобнула в голову предательская мысль о внеплановом
опохмеле. Оставшийся без указующего перста уснувшего где-то за унитазом
Кузьмича Вася попыталсо было донести до хозяина квартиры простую мысль,
што пока Кузьмич не проснеццо – закрытия фонтанов в санузле не
ожидаеццо, но тут хозяин достал из кармана новенькую пятисотрублевую
купюру – и смертный приговор квартире таки оказался подписан.
Размотав шланги со сварочного аппарата и перекрыв холодную воду (отчего
по подъезду прокатилась волна визгов принимающих утренний душ жильцов),
Вася достал из пакета здоровенную горсть карбида и уже приготовился
перекрестиццо и ебануть её в аппарат, но тут наконец-то вступила в
действие его распиздяйка-карма, которая уже заебалась без приключений и
решила взять реванш за все недели простоя одним рывком. Хуйевознает, чо
там приснилось в этот момент Кузьмичу, но отпор эта поебень из сна
получила решительный: кованый сапог седого сантехнега с ювелирной
точностью протаранил Васину яйцекладку и уполз обратно за унитаз, а
Вася с покрасневшим вдрук еблетом в полупоклоне завалился вперед и
выронил свой бесценный химгруз аккурат в очко. Получившийся термальный
источнег как-то не особо вписалсо в интерьер уборной, и Васей было
принято решение смыть фпесду всю эту химлабораторию, пока не прибежал
хозяин и не вломил премиальных.
Пробежавшее по трубам шипение попыталось предупредить подъезд о
необходимости срочнейшей эвакуации куда-нибудь на другой конец города,
но заметив, што буквально все забили на его потуги большой болт,
обиженно смолкло. А Вася – хуле, на пяточках попрыгал, новую жменю из
пакета черпанул – и вуаля, труба сцуко как новенькая. И беда вроде
стороной прошла, и все нормально – тока хозяин паходу ебанутостью с
детства страдающим оказалсо: взял и попросил Васю ещо и канализационный
стояк починить. А то он, видите ли, подтекает иногда блять. А Васе уже
допесды все, Вася уже асом себя почувствовал! И похуй ему, што стояк,
сцуко, чугуниевый и на сварку у нево аллергия вроде каг. Залихвастски
подмигнув довольному хозяину, Вася небрежным кивком накрыл свой
геройский еблет маской и поднес горелку к стояку…
Таково нашествия фекалоидов город не видел наверное со дня своего
основания: во всем подъезде хлопали двери, на площадки выползали
охуевшие в ноль жильцы (некоторые, особо удачливые - со спущенными
штанами и газетами в руках), оставляя за собой полосы дымящихся
удобрений, соседние дома с завистью смотрели на вдруг загоревшийся
прямо в центре города ниибаццо олимпийский факел из обычной фановой
трубы, который правда периодически фыркал и разбрасывал по округе
облака первосортного гуано, и бегающего кругами по двору дымящегося
Васю с горелкой в руках, которого все никак не мог догнать не менее
дымящийся доцент Петров с монтировкой. И только видавший и не такое
Кузьмич, не поддавшись панике, со всех своих кривых ног делал вид, што
его здесь никогда и не было – пусть лучше суки очередной прогул ставят.
В-общем, выжил Вася, и даже до конторы дотянул на собственной тяге,
несмотря на существенно мешающую навигации маску на ебле, многократно
погнутую монтировкой и отказывающуюся снимаццо с Васи без применения
узкоспециализированных хирургических инструментов. Правда, в конторе
эту проблему решили старым добрым способом: пинок под пятую точку
придал ей нужное для удаления положение, а прилетевший в догонку
разводной ключ мастерски отделил её от страдальца, заодно переключив
Васю в режим ожидания скорой.
Таг что, камрады, если к вам вдруг придет устраиваццо на работу некий
Вася с гнутой головой, покажите ему какой-нибудь разводной ключ. Если
обосреццо – гоните ево нахуй, я вам по-дружески советую.
Два дебила - это сила (Василиада)
Практически всю сумму, заработанную в тяжких битвах с непокорными
говнореками, несостоявшийся копровоин Вася ухитрился просадить всего за
неделю. А хуле – спиртное в его доме водилось теперь только от
известных производителей (соседка, Прасковья Оюшминальдовна, его даже в
почетные клиенты записала – столько её фирменной «димедроловки на
шифере» ещо ни один обожрух переварить не умудрялся без того, чтобы не
отбросить сопцтвенные поношенные коньки куда нибудь далеко, вместе с
лыжами и остальным спортинвентарем), «Доширак» - так тот вообще
кастрюлями запаривался, и даже тараканы перетащили свои пожитки от
соседей обратно к Васе. В-общем, шиковал наш латрыга не хуже
какого-нибудь Ленина в ссылке, разве что чернильницы не жрал.
Но, как известно, жизнь – она как та зебра: полоска белая, полоска
черная, а потом хуяк – катком переехали. И всё потому, что нехуй
полоски на пешеходных зебрах считать – лучше на светофор лишний раз
пофтыкать. Вот и Вася – проснулся как-то с утра, к зеркалу подполз –
ебааать, на бестолковке как будто всю ночь целое стадо катков
резвилось, ебло красное все, в зеркало не помещаеццо нихуя. Ноги
сине-зеленые, остальное тельце жёлтое какое-то. Как есть, светофор.
Причем, сцуко, с нехуевыми нарушениями опорно-двигательного –
функционирует только лежа, мигает и трясеццо постоянно. А тут, как
назло, еще и деньги до кучи внезапно кончились…
Получив от соседки вежливый отказ в кредите (класса «Пошёл на хуй,
олкаш проклятый! Ползают тут всякие…») и не менее вежливый удар
захлопнувшейся дверью по остаткам головного мозга, Вася задумчиво
скатился по лестнице обратно на свой этаж и слегка ушёл в себя. Ближе к
обеду неизвестно где шаройобящееся до этого сознание вернулось таки к
непутевому хозяину, и даже, сжалившись, напомнило ему о недопитой дня
три назад чекушке, заныканной под диван. Если бы в тот момент рядом с
Васей находился бы кто-нибудь еще, аццкий понос этому бедолаге был бы
обеспечен не по-савеццки качественно, ибо Васино безвольно раскинувшее
ручки-ножки тельце, своей расцветкой и неподвижностью неотличимое от
трупега какого-нибудь протухшево бомжа, вдруг ни с того ни с сего резко
подскочило на четвереньки и с треском вломилось в собственную квартиру,
совершенно забив хуй на тот факт, что дверь уже часа два как захлопнуло
на замок сквозняком. К счастью, никого в этот момент рядом не
оказалось, так что в итоге пострадала только дверь, а вторая шишка на
Васином лбу только придала ему недостающей симметрии.
Добив четвертинку, Вася кое-как, по шторке, умудрился закрепить свою
тушку в вертикальном положении и размашистыми шагами укувыркался на
улицу, где и залип на ближайшей лавочке, блаженно прищурив заплывшый
еблет на выглянувшее солнышко. Жизнь показалась Васе прямо-таки
наиохуеннейшей, и даже красноватые солнечные зайчики от Васиных шишек
скакали по двору как-то радостно, по-весеннему. Вот только перспектива
перманентного отсутствия денег на ближайшие пару лет немного портила
общее впечатление.
И тут старушка удача вдрук решила-таки обернуццо к Васе лицом и
глянуть, чо же там за уйобок постоянно тычеццо своей бестолковой
головенкой в её седую жопу, навлекая на себя все новые приключения. Не
успел Вася как следует задремать и привычно наебнуццо со скамейки, как
вдруг над самым его ухом раздался густой бас «Йопта, Вася, ты штоли?» и
в следующую секунду Вася таки наебнулсо апземлю, только уже от мощного
хлопка по плечу. Сгруппировавшись в полете и автоматически приняв
низкий старт, Вася в самый последний момент перед спринтом успел-таки
увидеть, что никаких песдюлей не предвидиццо – плечо ему отбил
всего-навсего бывший одноклассник, с которым они не виделись уже лет
десять как минимум. Таг што вместо того, чтобы рвануть к ближайшему
забору, Вася на подломившихся руках уткнулся лицом в землю и
расслаблено затих.
И вот, через пару часов, сытый и счастливый Вася, вдоволь напесдевшись
с вновь обретенным товарищем и как следует поплакавшись ему о своей
паскудной жизни, песдовал домой - бриццо и гладить парадно-выходной
спортивный костюм, потому что наивный друг по старой памяти и доброте
душевной сосватал его санитаром в одну из городских психушек. Знал бы,
что делает – добил бы его наверное прямо там, на скамейке. Чисто из
христианского милосердия.
На следующее утро, вздрагивая от лязга захлопывающихся за спиной
железных калиток и периодически порываясь съебаццо обратно, пока не
поздно, Вася брел по темным коридорам за здоровенным бугаем в некогда
белом халате. Затравлено оглядывая заляпанные чем-то темным стены, Вася
приседал и крестился при каждом вопле очередного пациента, которые
раздавались с завидным постоянством каждые десять секунд. Подведя
новоиспеченного медбратега к апартаментам главврача, санитар мило
улыбнулся ему полубеззубым ртом (отчего Васе только еще больше
захотелось домой, под диван) и прошепелявил, штобы Вася ждал здесь и
никуда не дергался.
Простояв минут пять без движения, Вася вдруг остро пожалел, что не
сходил в туалет перед визитом. Еще через пять минут стало ясно, что
если он не сходит туда прямо сейчас, то разводов на стенах существенно
прибавиццо, и тогда – прощай новая работа, здравствуй старая помойка…
Вышедшие через пару минут санитар с врачом, занюхивая на ходу рукавом
что-то очень невкусное, Васю на месте естественно не обнаружили. Зато
обнаружили какие-то крики со стороны отделения для буйных, куда
посовещавшись и двинулись. Ясен хуй, Вася находился именно там.
Забравшись по шторе под самый потолок, он громко и протяжно попукивал и
из последних сил отбивался свободной ногой от двух мрачно настроенных
санитаров, которые по очереди интересовались – из какой он, сцуко,
палаты и пытались сбить Васю шваброй, но без особого успеха.
Разрулив возникшую проблему и заманив Васю обратно на землю с помощью
стакана спирта, санитары отвели его к сестре-хозяйке и подобрали ему
самый маленький халат, который только нашли. Правда рукава все равно
пришлось закатывать. И вот, Вася, с ниибаццо каким гордым еблом, уже
песдует по коридорам с полным подносом лекарств, грозно цыкая на
шаройобящихся под ногами психов. Первые несколько палат получили свои
микстурки практически без эксцессов, но тут Вася зашёл в следующую – и
процесс наркотизации местного населения дал сбой. Патамушта пациент в
этой палате оказался привязанным к кровати за все без исключения
конечности, и никак не мог принять свою дозу самостоятельно. А кляп во
рту мешал Васе напоить его своими силами.
Хуйевознает, чем он там думал (скорее всего тем самым стаканом спирта),
но уже через минуту развязанный пациент радостно скакал по палате,
вовсю размахивая прицепившимся к руке Васей, и весело вопил о чем-то
своём, распугивая мирно спящих по углам тараканов. Завидев спешащих на
выручку долбойоба от медицины санитаров, пациент о чем-то на секунду
задумался и, перехватив сверкающего выпученными глазами Васю поудобней,
ринулся в атаку, на ходу выбив им пару дверей и несколько санитарских
единиц.
За следующие полчаса такая мирная с утра больничка превратилась в
натуральную декорацию к высокобюджетному кинофильму про апокалипсис:
повсюду валялись психи, санитары, осколки мебели, все щедро пересыпано
зубами и таблетками, и посреди всего этого кипиша счастливо мычит
довольный долбойоб, восхищенно разглядывая икающую дубинку в руках.
В-общем успокоить болезного удалось только еще через полчаса, вкатив
ему ударную дозу успокоительного в виде дубовой скамейки и потеряв во
время этой операции еще пару санитаров. Васю же сразу даже пиздить не
стали – поставили тихо в уголок, подперли шваброй, и оставили до вечера
- моргать нервным тиком и пускать слюну. А потом пришла кастелянша,
которая его задохлика еще при выдаче халата жалеть начала, и швабру у
него забрала. А когда этот кошмар Гиппократа покачнулся и со звоном
уебался апшкаф, с испуга той же шваброй в чувство его привела и
окольными путями на свободу вывела, патамушта ребятушек своих знала и
насчет Васиной ближайшей судьбы судьбы иллюзий не питала. Короче, так и
не вышло из Васи очередного Сербского… Хотя заебись хоть обратно
выбрался, походу в карме на этот раз замкнуло чо-нибудь.
Девочка с волейбольным мячом
Мне было тринадцать, а ей – на листопад меньше. Она играла в волейбол с
другими детьми, а я наблюдал со зрительской скамейки, делая вид, что
мне интересны специальные дырки на моих сандалетах из искусственной
кожи.
Ее светлые невесомые волосы были затянуты в хвост на затылке, а
возле висков на солнце светился призрачный их ореол. Она смахивала
прядь со лба влажной ладонью, или сдувала непослушные завитушки,
трогательно выпятив нижнюю губу, не обращая на себя внимания,
увлеченная игрой, неутомимая. Через полусомкнутые ресницы я, стыдясь
своего интереса, рассматривал каждое движение ее сильных, узких бедер,
обтянутых короткими голубыми шортами, которые тогда, в моем мертвом
ныне прошлом, еще были в ходу, и это было лучшим из искушений, вы же
знаете сами... Она привычно подпрыгивала, чтобы достать мяч, и ее
тренированное тело вмиг вытягивалось струной, было как стрела,
выпущенная в небо наудачу. Я считал мгновения, в которые она застывала
в полете, и сбивался со счета и дыхания. Более всего мне хотелось
прикасаться к ней, и, может быть, сделать ей немного больно.
Однажды я подобрался к ней сзади в толпе сверстников – мы
разглядывали свежую стенгазету – и погладил ее ягодицу, обхватил и
обвел ладонью, следом немедленно отдернув руку, потому что обжегся о
защищенное заклятием невинное. Она сделала вид, что не заметила. Может
быть, просто не поверила, не захотела поверить, потому что накануне мы
вдвоем рисовали ту самую стенгазету-приманку, высунув от усердия языки.
Я строго называл ее по фамилии, подражая школьникам в фильмах, а она
аккуратно поправляла мои небрежные рисунки фломастерами. Два моих
образа не соединялись рассудком воедино. От осознания этого я
расстраивался, и уединялся за корпусами, яростно, почти плача,
мастурбируя правой, а левой держась за ноющее сердце.
«Хранят ли окна сгоревшего дома отпечатки лиц? Можно ли сварить
свою бороду, если голоден? Страшно ли будет, когда увидишь на закате
силуэт лошади, идущей на двух ногах? Будешь ли ты счастлив с той, что
пока ни о чем не знает?
Ответы на эти вопросы начертаны на камушке кусочком осиновой коры,
который окунули в особую краску из выделений волчицы. Камушек согрет
между молодых бедер, и припрятан в мешок, а мешок – брошен в море. Его
легко отыскать, если испытаешь великое горе, от которого сбежишь
топиться – ноги сами принесут к этому месту, где барашки волн образуют
Слово.
«Ennius fecit» - у корней дерева анаграмм по живому вырезано острогранным гуннским мечом.
Не известный самому себе старик безуспешно ищет в саду закопанную
мертвым братцем зеленую палочку, и, не найдя, уходит, босой, в грязь и
холод, вдоль незримой черты, отделяющей безумие от прозрения. Он бы и
не нашел ее, старый дурак, – земля давно перепахана рассеянным батраком
Арепо.
Выйди вон из светлицы, и вдохни немного кислого теста. «В одной
деревеньке на Яузе» – так начни свою следующую историю. Про глиняный
горшок, в котором томится и набухает на медленном огне гречневая каша,
а в ней – студнем дрожат горошины чьих-то окаянных глаз. Их ёдяд – они
глядят. Крошки в стороны летят.
Еще напиши про скомороха в плетеной маске с рогами, пьяного и
расхристанного, да в цепях. Чтобы кричал, запрокидывая кадык: «На в
лоб, болван! На в лоб, болван!», и, бесстыдно щерясь, утолял похоть с
той волчицей с семью сосцами, один – на темени, на вершок от
продолговатого тела. Из чащи за ними подглядывают деревянные дети.
Каждый держит за крохотную ручонку куклу из обнаженного человеческого
мяса, скрученного в колбаски мутными жилами, и ловко обернутого
плацентой за два цента.
Душная тьма под сводом, и осязаемый груз ладанного затхлого похмелья, у аналоя – труп.
Это немецкий промышленник, поставщик бронированной смерти. Был, да весь вышел.
Вышел, да, был, весь – отрубленная половина телефонного разговора, от
которой свербит в ухе, и булькает в голове, если ее быстро наклонить.
Напиши про это в своей истории. Напиши, а то пройдешь мимо, и не
узнаешь однажды свое отражение в зеркале.
Кто из вас двоих тогда докажет, что реален?
Ты или оно?
Онелпатомот».
Ковыряя суковатой палкой в мусорной куче, я бродил по развалинам
дома, который снесли, чтобы впоследствии ничего на этом месте не
построить – недобрая ирония судьбы.
Я думал, что мне повезет, и я найду клад.
Все, что я отыскал – распухшая от сырости, в желтых разводах, ученическая тетрадь в клеточку, исписанная до обложки.
Дома я положил ее на батарею, и высушил. Страницы слиплись, закоробились, одеревенели.
Тетрадь сберегла несколько историй, записанных неровным почерком
пожилого человека. Читая, я не понимал ни смысла написанного, ни цели,
с которой хозяин тетради решил изложить на бумаге свои странные, и
иногда страшные, мысли. Но читать было все равно интересно. Я даже
выписал себе отдельно последнюю запись, ту, что шариковой ручкой
(красные чернила, оценка собственному сочинению) на надорванной,
отставшей от скрепок обложке.
Этот кусок текста показался мне особенно важным для его автора,
как будто автор силился, да не мог, сквозь время и забвение, передать
своему единственному читателю послание, в котором укутал свою жизнь и,
возможно, смерть.
Я пробовал читать Послание задом-наперед, но получалась галиматья.
Пробовал соединять в слова первые буквы в абзацах, а потом последние –
выходила бессмыслица. Пытался читать текст через слово, затем через
два. Ничего не выходило, проклятый набор ничего не означающих символов.
Без ключа, я понял, бесполезным было пытаться расшифровать затаенное
между строк.
Однако я не сдавался.
Я составил перечень из всех существительных фрагмента, кроме имен собственных. Получилось вот что:
«Окна, дом, отпечатки, лица, борода, закат, силуэт, лошадь, ноги,
ответ, вопрос, камушек, кусочек, кора, краска, выделения, волчица,
камушек, бедра, мешок, мешок, море, горе, ноги, место, барашки, волны,
слово, корни, дерево, анаграммы, меч, старик, сад, братец, палочка,
грязь, холод, черта, безумие, прозрение, дурак, земля, батрак,
светлица, тесто, деревенька, история, горшок, огонь, каша, студень,
горошина, глаза, крошки, скоморох, маска, рога, цепи, кадык, лоб,
болван, лоб, болван, похоть, волчица, сосцы, темя, вершок, тело, чаща,
дети, ручонка, кукла, мясо, колбаски, жилы, плацента, центы, тьма,
свод, груз, похмелье, аналой, труп, промышленник, поставщик, смерть,
половина, разговор, ухо, голова, история, отражение, зеркало».
Я посчитал количество букв в каждом из существительных, и вскоре на листочке бумаги выстроился ряд из цифр:
4,3,9,4,6,5,6,6,4,5,6,7,7,4,6,9,7,7,5,5,5,4,4,4,5,7,5,5,5,6,9,3,6,3,6,
7,5,5,5,7,9,5,5,6,8,5,10,7,6,5,4,7,8,5,6,8,5,4,4,5,3,6,3,6,6,7,5,4,6,4
,4,4,7,5,4,8,4,8,5,4,4,4,8,6,4,12,9,6,8,8,3,6,7,9,7.
Сумма этих чисел составила 583. Я сложил цифры, составлявшие это число,
и получил 16. Шестнадцатая буква алфавита – «о». Я посчитал количество
букв «о» в своем перечне существительных, и получил 68. Это число стало
основой для магического квадрата.
Принцип построения магического квадрата, подобного тому, которым,
как я узнал, является поговорка про батрака Арепо, прост: берется
матрица n х n клеток . Внутри нее строится ступенчатый ромб. В этом
ромбе ячейки слева вверх по диагоналям заполняются последовательным
рядом нечетных чисел. Определяется значение центральной ячейки C. Тогда
в углах магического квадрата значения будут такими: верхняя правая
ячейка C-1, нижняя левая ячейка C+1, нижняя правая ячейка C-n, верхняя
левая ячейка C+n. Заполнение пустых ячеек в ступенчатых угловых
треугольниках ведётся с соблюдением простых правил: по строкам числа
слева направо увеличиваются с шагом n + 1; по столбцам сверху вниз
числа увеличиваются с шагом n-1.
Я построил магический квадрат пять на пять клеток, дававший сумму
68. Записав двадцать пять составляющих его чисел в строчку, я получил…я
получил…
Я получил…
Я получил…
Я получил…
Черт, да я же выдумал эти проклятые нечетные числа….выдумал сам…
Да, со мной все в порядке.
- С тобой все в порядке? – сознание вернулось ко мне, ухватывая за
хвост вопрос, на который я уже ответил. Затылок упирался в дерево.
Скамейка. Я лежал на скамейке.
Голова раскалывалась на куски, и я никак не мог сфокусировать зрение на собеседнике.
Вернее, собеседнице.
Она улыбалась, подбрасывая волейбольный мяч, и подхватывая его.
- Пойдем, всех зовут на полдник. Ты, что ли, уснул?
- Не знаю… Может, солнечный удар. Я не очень помню…
- Не очень помнит он… И как за зад меня схватил тогда – тоже не очень
помнишь? Пошли, вставай, - и она протянула мне руку, помогая подняться
со скамейки.
- Слушай, ты извини, что я, ну…схватил…Я это так…..
- Да ничего, просто ты - дурак, вот и все. Еще и камушек мне в кроссовок подложил, болван. По лбу бы тебя стукнуть. Чтоб знал.
- Камушек?
- Ну да, камушек. Вот, - и она достала крохотный черный кругляш из кармана своей «перуанки» с погончиками.
На камне было что-то написано, белесые исчезающие буквы складывались в повторяющийся узор, тонкий как нить, поясок из букв.
«Да, Да, Да, Нет».
- Они подглядывали, все время подглядывали, - слова сорвались с моих губ против воли.
- Кто?
Я не ответил, потому что, зажав камушек в кулаке, вслушивался в
то, как мягко шелестела позади, за спиной, палая хвоя в рощице рядом со
спортивной площадкой, прогибаясь под множеством маленьких ножек.
Солнце
Ободок эмалированного горшка неприятно холодит попу. Но я мужчина, и
должен терпеть. Таково предназначение наше – стойко переносить все
тяготы и лишения. А, к слову, этих тягот и лишений просто не счесть.
Так много… Так много… Даже не знаю сколько. Наверное, потому не знаю,
что считать не умею. Надо попросить бабушку, что бы научила. Кстати,
где собственно бабушка? Опять к соседке на минуту заскочила и время
остановилось. Вот уж действительно у них языки без костей, как папа
говорит. А папа где? А, совсем забыл – папа на работе. Придет только
вечером и будет пахнуть чем-то виноградным. Будет еще конфетами меня
кормить, а мама будет потом его ругать. По мнению мамы, с которым я в
корне не согласен, котлеты вкуснее. Что ж, если ей так эти самые
котлеты нравятся, пусть сама их и ест. Так нет же, лопает бутерброды с
тонкими, пропускающими свет, ломтиками сыра и чай зеленый пьет. Бабушка
говорит, что зеленый чай вымывает кальций из костей. Что такое кальций?
Надо у бабушки спросить и, не забыть бы, напомнить про счет. А-то как
тяготы и лишения подвергнуть учету?
- Баааабуууушкаааа!!! Баааабуууушкаааа!!! – и чего я ору, она же у соседки.
Ладно, вернемся к маме и котлетам. Лично я считаю, что кормить ребенка
котлетами в ущерб кондитерским изделиям, есть дискриминация по
возрастному признаку. А это – суть проявление примитивного властолюбия,
характерная для взрослых, не реализовавших всех планов и задумок в
повседневности. Т.ч. извольте, дорогая мамочка, быть немного
демократичнее. Кстати, что такое демократия? Надо у бабушки спросить. А
еще про кальций и пусть считать научит.
- Баааабуууушкаааа!!! Баааабуууушкаааа!!! – и чего я ору, прям как маленький.
Собственно восседать на холодном горшке неуютно. Такое положение совсем
не склоняет организм к рефлекторному освобождению от каловых масс.
Конечно, им легко. У них целая комната и удобный унитаз. Белый, теплый,
со стульчаком. Папа, когда пахнет виноградным чем-то, там курит и
читает газеты. Он вообще, когда пахнет виноградным, подолгу там сидит.
А мама меня в это время котлетами кормит. Папа большой и сильный, в нем
много какашек. Когда я вырасту, то буду сидеть на унитазе целый день! Я
вырасту больше папы, и какашек во мне будет больше. Он тогда будет
старым, как бабушка. Превратится в тещу и пизданутую маразматичку. Надо
спросить у бабушки, что такое пизданутая. И как это связано с кальцием,
демократией и десятичной системой счисления.
- Баааабуууушкаааа!!! Баааабуууушкаааа!!! – и чего я ору, совсем как мама стал.
Нет, стоило орать. Все уже получилось. И пахнет совсем неприятно, не
так как виноградное от папы. И что теперь делать? Так и сидеть, остужая
мягкие ткани? Нет уж – увольте! Я, пожалуй, встану…
…Зеркало – вот холст достойный выражения образности моих мыслей.
Бабушки нет. С одной стороны скучно, а с другой никто тебя не слюнявит,
не обнимает и не дышит на тебя чем-то неприятным, таким как в горшке.
Кстати, надо придвинуть горшок поближе к трюмо. А то бегай туда-сюда по
комнате, а художнику прерывать штрих на половине никак нельзя.
Целостность композиции нарушится. Рисовать на зеркале – очень удачная
мысль, на мой взгляд. Зеркальная поверхность обладает непонятной,
магической, если хотите, энергетикой, и мои полотна получатся еще более
выразительными и эпатажными. Так, горшочек поближе.
На вкус, конечно, неприятно, но рисует хорошо. У папы какашек много,
почему он никогда не рисует? Может стесняется проявлять инфантильность?
Кстати, про инфантильность надо тоже. И еще про кальций, демократию и
считать научится. Чу! Дверь скрипнула, кажется…
- Баааабуууушкаааа!!! Баааабуууушкаааа!!!
- Что, Сереженька?! Что, маленький!? – слышу семенящий топот старушечьих подогнутых ног.
- Бабушка, я нарисовал тебе Солнце! – не забыть еще про пизданутую…
|
