Пыркаю, значится, по М4 (ака новая каширка) с дачи, везу праведными
трудами набранный таз черной смородины и хорошую миску малины и
медитирую на тему, что надо бы еще по дороге купить водки дабы малину
замочить и что (цензор устал) эту (....)смородину еще (....) полночи
(.....!.....!.....!!!!) и что надо бы извести эту напасть с участка
напрочь вовсе.
И прошляпила за этим увлекательным занятием мирно пасшихся на травянистом разделителе козлов инспекторов ГАИ.
Опущу подробности торга несостоявшейся сделки о продаже мне мифических
цифирек с донышка напоминающего термос для супа устройства. Но
инспектор явно заобиделся и решил устроить досмотр с пристрастием по
всей строгости закона. Таз смородины в багажнике вместо миски герика,
пары икон и пятка стволов поверг его в тоску и еще больший скепсис. Он
задиктовал с техпаспорта кому-то в рацию ВИН и получил удивительный для
меня ответ 5-11, что, насколько я помню, в переводе на наш русский
означает, что машину не ищет не Интерпол, ни хозяин с органами, ни
таможня. Или, что то же самое на языке сотрудника ГАИ -
"бабланедадутна".
Но наш инспектор оказался человеком дотошным и решил сверить вин из
техпаспорта с вином на панели под ветровым стеклом, для чего потребовал
открыть капот.
Лирическое отступление - вы наверное видели, что вин предваряет выбитая
звездочка (*)? Ну и в конце такая же. А между ними вин. Казалось бы ну
звездочка. Но оказывается, все не так просто... Инспектор
тщательно сличал знаки в техпаспорте и на панели. Потом пересчитал их.
Радость, которая озарила его лицо, описанию поддается слабо. Это
одухотворенность девочки с персиками помноженная на мощь девятого вала
с пронзительностью Левитановской весны.
"У вас техпаспорт поддельный. Вызываем эвакуатор, машину на ШС, а вы с нами поедете."
Вежливо интересуюсь давно ли он страдает синдромом Окуэлло. И сколько
он стоял на солнышке чтобы заподозрить мой совершенно честный
техпаспорт в подделке. Ну и заодно не надо ли его докинуть до бетонки
на 50 км, так как в районе населенного пункта Белые столбы есть
профильное медучреждение.
"Вы видите - у вас на машине первая буква Ж! А в техпаспорте ее нету!"
На мое замечание о том, что в этом случае последняя тоже Ж, он отреагировал совершенно серьезно: "Ну вот, все еще хуже."
Его не смутило мое предложение побеспокоить дежурного по ГУВД МО. И
фотосьемка его жетона и номеров патрульной машины. Он упрямо орал в
рацию чтобы ему дали эвакуатор и чуть не группу захвата. Спасибо
всевышнему за то, что не всех сотрудников ГАИ он сотворил такими. На
том конце эфира более разумный поинтересовался что за Усаму Бен Ладена
свезло захватить доблестному сержанту. Тот скормил в рацию историю про
вин на букву Ж и весьма нелицеприятно охарактеризовал хитрую хозяйку
машины, утверждающую что это звездочки и не должны входить в вин номер.
На том конце эфира повисла пауза. Потом рация начала разваливаться на
куски от гомерического хохота ответчиков. После чего на фоне затихающих
раскатов смеха из рации донеслось: "Голова у тебя как Ж. Тебя работать
послали, а не машины отбирать!"
Пунцовый сержант, лицо которого в этот момент действительно напоминало
Ж, бросил мне в салон документы, матернулся сквозь зубы и буксанув по
траве, нырнул в разделитель отбойника и скрылся в ночи в направлении
уже упомянутого населенного пункта...
Беглый
- Есть кто дома, хозяева? - Долговязый барабанил в дубовую дверь кулачищем. - Хозяева! Есть кто?
За дверью послышалось шарканье шлёпанцев, дверь взвизгнула и подалась
вперёд. В щель высунулась круглощёкая девица лет двадцати пяти.
- Чего орёте? Чего надо?
- Хозяйка, у нас человек раненый. Пусти в дом, помочь надо, перевязать.
Я вытер пот со лба и кивком показал на Петьку. Он был совсем плох.
Майка почернела от крови, волосы взъерошены, голова упала на грудь.
Петька свисал с плеча Долговязого, как вытертое дырявое полотенце.
- Батюшки! Кто ж его так? Ему ж в больницу надо! Давайте его в дом, а я
за Иванычем сбегаю. У него Волга, отвезёт в район. До ближайшей
больницы-то тридцать километров.
Батюшки, свят-свят+
Девица, было, подалась вперёд, но Долговязый остановил её своей
ручищей. Силы у него, как у буйвола, на плече Петька, а ему хоть бы хны.
- Постой, не надо никаких Иванычей. Сами разберёмся. Ты давай в дом, воды принеси и полотенце!
- Да вы что! Беглые, что ли? Дезертиры? Да как же+ да я +
Договорить она не успела, долговязый плечом втолкнул девицу назад в
сени, дождался, пока я зайду, и с силой рванул дверь на себя. Звякнула
щеколда, и звон растворился в тишине бревенчатого дома. Темно, только
едва слышное всхлипывание девицы напоминает о том, что мы ещё живы, а
не пропали в закоулках преисподней. В сенях пахнет кислым молоком и
деревянной стружкой. Так, должно быть, пахнет время. Время, которого у
нас совсем немного.
- Зайди-ка в избу, посмотри есть кто ещё? Я тут жду. - Девица опять хныкнула и просипела что-то невнятное.
- Да не боись ты! Не тронем мы тебя. На хрен ты сдалась нам! Парня перевяжем, да уйдём. Дома есть кто или ты одна?
- Одна, - проскулила девица и заревела. Когда женщина плачет, у меня
сводит скулы и хочется бежать без оглядки. Это у меня с детства ещё.
Мать часто плакала. Так тошно стало от стенаний этой деревенской бабы,
что я не сдержался и со всего размаху ударил в дубовую стену кулаком.
Боль приходит не сразу, сначала ты слышишь только звон в ушах, будто
инопланетный гул какой-то, и только потом уж пронзает нервные окончания
колкая боль. Чёрт! Больно-то как! Кулак одеревенел. Я согнулся и
обхватил колени руками, подождал несколько секунд, пока дыхание пришло
в норму.
Вот это терапия! Боль - лучшее успокоительное. Может и правы медики,
что лечат безумие электрошоком. В минуты отчаяния, наверное, только
боль может помочь совладать с собой. Многие считают, что отчаявшихся
нужно жалеть, - так это великое заблуждение. Жалость убивает, разрушает
то, что ещё можно спасти, а боль наоборот трезвит, в чувства приводит.
Я приоткрыл дверь в избу. Свет прыснул в сени, хлестнул по испуганному лицу девушки.
- Тсс+ - я приставил палец к губам. Девушка кивнула.
Изба была пуста. У стены две железные кровати, у окна кривоногий
квадратный стол, в углу комод, над ним икона. Я перекрестился. Хотя,
зачем? В такой ситуации это, пожалуй, смешно. Полы блестят от влаги.
Должно быть, девица только что их вымыла. Я прошёл в комнату, заглянул
за печку. На газовой плитке бултыхаются в жестяной кастрюльке несколько
тощих картофелин. На стене белое вафельное полотенце. Небогатый быт. Да
и откуда в этой глуши богатству взяться! С огорода много не наживёшь.
Тут народ, небось, в районный центр-то ездит раз в полгода и то по
большой необходимости.
Вроде никого. Я вернулся за Долговязым и помог втащить Петьку. Девица всё также сидела в сенях, обхватив голову руками.
- Где вода у тебя?
- Вот, на скамейке ведро, - она перестала плакать.
- Не бойся, не тронем мы тебя. Помоги-ка, ковш дай и полотенце чистое! Самогонка-то есть у тебя? Надо рану промыть.
Девчонка вскочила, засуетилась, начала рыться в ящиках комода, достала
жёлтое махровое полотенце. Заглянула за печку, извлекла бутыль с
мутноватой жидкостью, поставила подле кровати и отошла к окну. Петьку
мы уложили на кровать, под голову сунули подушку. Мне подумалось
почему-то, что надо было б что-нибудь подстелить, клеёнку какую-нибудь.
Кровь-то капает. Потом девчонке стирать. Вот ведь мозг человеческий как
устроен! Друг умирает, а я о чистоте постельного белья пекусь!
Петька скулил. Тихо так скулил, как щенок, которому по нужде приспичило, а хозяева дверь закрыли.
- Не выживет он, говорю тебе! - долговязый закурил папиросу.
- Выживет! Парень крепкий. Сейчас вот кровь остановим, полежит, очухается, сил наберётся.
- Я его на себе не потащу. С меня хватит! Надо было в лесу его бросить, всё равно не жилец.
Я разорвал Петькину майку, налил самогона на полотенце и начал стирать
запекшуюся кровь. Петька захрипел, изо рта брызнула струйка крови.
Видно пуля пробила лёгкое, теперь помочь ему могут только в больнице. А
туда ему нельзя. Всё равно помирать. За убийство офицера всем нам вышка
грозит, если до трибунала дойдёт, а то и так подстрелят, яко бы при
попытке к бегству. Разбираться не будут. А помирать-то не хочется. Рану
перевязали.
Долговязый отошёл от кровати, сел на табурет и уставился на девицу.
- А ты ничего, красивая! Парень-то есть у тебя?
Девица опустила глаза.
- В больницу надо друга вашего. Молоденький совсем, помрёт парнишка-то.
- Нельзя ему в больницу. Он офицера убил. Его на ноги поставят, вылечат, а потом расстреляют. Коли суждено выжить, так выживет.
- Господи! Да что ж вы творите-то! Вам бы ещё жить да жить! А вы? Вы ж жизнь свою загубили!
- А его, курву, капитана этого, и надо было убить! Ничуть не жалею! До
дембеля четыре месяца осталось. Потерпеть бы могли. А всё равно не
жалею.
Долговязый сплюнул.
- Что делать-то теперь?
- Одна живёшь, али с мужем?
- Нету мужа у меня, с дедом живу. Он в район уехал, к вечеру вернётся.
- Если сдашь нас, и тебя порешим! Нам терять нечего!
- Да ты чего, Долговязый? - я насторожился.
- Дед ейный приедет, она ему и выдаст, мол, беглые в доме были, а тот
милицию вызовет. А с Петькой нам далеко не уйти. Повяжут, как пить дать!
Девчонка опять заплакала.
- Да не реви ты! Без тебя тошно! Дай пожрать лучше чего-нибудь. Сутки не ели!
Девица побежала на кухню и через пару минут притащила знакомую уже мне
кастрюльку, четыре огурца и полбуханки чёрного хлеба. Мы захрустели
огурцами, руками хватали из кастрюли горячую картошку.
- Я рот обжёг! - Долговязый заржал.
- Да, картошечка хороша, как у моей бабки в деревне! Вот закончится всё
- к ней рвану. У неё, знаешь, молоко парное какое вкусное, да с
картошечкой!
- А я парное не люблю. Я люблю, когда вечером в подпол поставят банку
трёхлитровую, а утром там сверху сливки с три пальца толщиной! Студёное!
Девчонка улыбнулась. А и впрямь девка-то красивая. Я только сейчас её
толком разглядел. Полненькая, краснощёкая, грудь высокая, глазищи
огромные. Курносая немного, правда. Ну так это её совсем не портит,
наоборот даже. А у меня ведь и девушки-то не было никогда. Долговязого,
вон, ждёт Наташка какая-то. Она ему и письма писала, так он никому
читать не давал. В сортире запрётся и сидит, читает. Он всё её
фотографию в тумбочке прятал, никому не показывал. А я однажды нашёл.
Девчонка у него такая рябая, рыжая. Страшненькая - жуть. А у меня и
такой нет. Оно бы и ладно, всему своё время. Молодой ещё. Только теперь
не знаю, как дальше-то жить. Нельзя ж всё время бегать. У меня ни
паспорта, ни дома, да и фотографии мои, видать, уже на всех постах.
Хоть бы робу камуфляжную снять, чтоб внимание не привлекать, так ведь и
переодеться не во что.
Я сел на пол и облокотился на кровать. Сутки без сна. Усталость
накатила трёхметровой волной и разлилась в каждой клетке моего тела.
Спать нельзя. Нужно всё время быть на чеку. Смотрю на девицу и вижу,
как её лицо начинает расплываться. Вот уже совсем оно исчезло, только
туманный силуэт струится в воздухе. Тихо. Только ходики стучат,
раскачивая неугомонный маятник из стороны в сторону. Вся наша жизнь как
этот вот маятник. Туда-сюда, туда-сюда. Вот бы раскрутить его по кругу,
да так, чтобы стекло разбить, вырваться из плена и взлететь. Скрипнула
половица.
- Воды. Дайте воды.
Петька очнулся! Я вскочил на ноги и коленом задел ведро с водой. Оно
грохнуло, кувыркнулось и выплеснулось на пол. Струйки разбежались по
канавкам деревянного пола.
- Едрить твою мать!
- Да не хотел я. Само как-то перевернулось.
- Вечно у тебя всё само происходит!
Я поднял ведро, на дне ещё что-то плескалось.
- Долговязый, ты Петьку напои. Тут осталось немного. Я за водой схожу.
Девчонка вышла в сени за мной.
- Ты на колодец не ходи, увидеть могут. О вас по радио сегодня
передавали. Ищут вас. Натворили вы делов! Тут речка рядом. Там вода
хорошая. За ворота выйдешь - сразу налево в лес по тропке.
- Красивая ты. Как звать-то тебя?
- Лола.
- Лолита что ли? Имя-то странное какое.
- Да нет, Ольга меня зовут. Меня мать просто так называла в детстве.
Лола мне больше нравится. Вроде как-то по-иностранному. Ты+ это+
возвращайся быстрей.
Лола отдала мне ведро. Я открыл дверь, но она меня остановила.
- Постой! Чумазый весь! Дай хоть сажу со щеки сотру.
Она провела ладонью по моей щеке. Что-то было в этом прикосновении
материнское. Такое тёплое, чуть-чуть шершавое и искреннее. Я взял её
руку и начал целовать. Не знаю, с чего это вдруг. Инстинкт какой-то
животный проснулся, жажда ласки, как у щенка дворняги. Я целовал её
руку, а она гладила меня по голове.
- Дурачок! Какой же ты ещё дурачок! Ладно, иди за водой. Не дай бог увидит кто+
Я нырнул за калитку и быстрым шагом направился к лесу. Мы не случайно
зашли именно в эту избу. Она стоит на самом краю деревни, со стороны
леса, далеко от дороги. Я споткнулся о какую-то железяку в траве,
выругался, опять споткнулся. На краю деревни всегда какой-нибудь хлам
валяется. Сколько же мусора оставляет после себя человек! До сих пор
ведь находят следы древних цивилизаций. А ведь в те времена людей было
намного меньше. Что ж найдут те, кто будет после нас, если вдруг
настанет закат человечества? А он непременно настанет. Думаю вместо
подземных слоёв полезных ископаемых будут учёные находить совсем другие
слои. Например, слой полимера, слой стекла, слой консервных банок.
Тропка всё время виляла вокруг сосен и, наконец, спрыгнула с высокого
берега и утонула в небольшой мутноватой речушке. Я зачерпнул воды в
месте, где было поглубже, поставил ведро на деревянный мостик и сел
рядом. В ведре купались солнечные блики и небольшой водяной паучок, у
него, наверняка есть научное название, только я его не знаю. Я вспомнил
армейского "паучка" и улыбнулся. Когда дедушкам становится скучно, они
играют в "паучков". Двухъярусная койка с железной сеткой - это паутина,
ну а духи, новобранцы то бишь, - это паучки. Пальцами рук и ног нужно
вцепиться в сетку второго яруса и провисеть в таком положении как можно
дольше, ну пока дедушкам не надоест. Когда пальцы начинают неметь,
паучки начинают ползать по сетке, стараясь размять лапки. Но, всё
равно, рано или поздно, лапки устают, паучки отрываются и падают вниз.
Вот это самое неприятное. После смачного удара сапогом в живот, паучок
опять залезает на свою паутинку и игра начинается заново. Паучком быть,
конечно, неприятно. Но, отслужив год, я понял, что со стороны эта
картина смотрится очень забавно, и сам охотно подвешивал к сеткам
кроватей духов-паучков.
Таких невинных шалостей было немало. Изобретательность в армии на
высоком уровне. Иногда, правда, кончаются такие шалости печально, но
это можно пережить, перетерпеть. А вот капитана перетерпеть не удалось.
Это был человек, умеющий ломать даже закалённую пятисантиметровую
сталь. Он ломал людей с хрустом и причмокиванием, как гурман-француз,
отламывающий кусок свежего багета. А Петька вот не сломался. Он просто
высадил ему в спину весь рожок Калашникова, а потом ещё долго бил
прикладом по голове. И было это не состояние аффекта, а скорее эйфория,
нирвана. Не знаю, какое ещё заумное слово подобрать, чтобы описать
такое состояние.
Он и не сразу даже понял, что его с КПП подстрелили. Бежал с нами
вровень, не отставал. Будто ему кто всадил в ляжку десять кубиков
чистого адреналина. Мы рану-то заметили только в лесу. Пуля навылет
прошла.
Я капитана этого в мыслях убивал чуть ли ни каждый день. По-разному, и
ножом, и лопатой и выстрелом в лоб. Вот только не знал, что со мной-то
будет после. Как чувствует себя убийца? На войне - это одно. Я б просто
в спину ему выстрелил и всё. Потом поди разберись кто+ а тут совсем
другое дело. Армия - это ж не война. Это миниатюрная модель нашего
общества в мирное время. И всё тут то же самое, что и на гражданке.
Конечно, не я нажал спусковой крючок, а Петька. Но стоял-то я рядом.
Можно сказать, участвовал в убийстве. И чувствую ли я угрызения совести
теперь? Нет, по моему. Только во рту как-то неприятно, привкус какой-то
и пить хочется всё время. Не могу от этого ощущения избавиться.
Я отхлебнул прямо из ведра, поднялся и направился обратно. Вода
выплёскивалась через край, выбивая в пыли бесформенные кляксы. Обратный
путь мне показался длиннее. Вот тропа раздваивается. Мне направо или
налево? Вообще-то я хорошо ориентируюсь на местности. А тут, будто
наваждение какое-то. Вроде я и не сворачивал никуда, а тут на тебе -
поворот. Я пошёл направо, тропа всё не кончалась. Должно быть, нужно
было налево свернуть. Ну, так или иначе, куда-нибудь выведет, там
сориентируюсь. Не тут-то было. Тропка начала петлять, забираться под
ёлки, теряться в траве и, в конце концов, просто исчезла. Я сел на
поваленное дерево и закурил. Запутался я совсем. Видно провинился я
перед Богом, раз заставляет он меня в двадцать лет принимать совершенно
взрослые решения. Откуда мне знать, какое из них правильное. На
распутье все тропы одинаковые, а приведёт ли выбранная тобой к дому или
заведёт в чащу - знать заранее не суждено. А там Долговязый ждёт и
Петька. Я схватил ведро и быстрым шагом пошёл назад. Дошёл до
пересечения, свернул в другую сторону и через минуту был на опушке. Тут
до дома метров сто через поле. Только дома не видно, как раз рядом с
ним большой стог свежего сена.
До дома оставалось каких-нибудь двадцать шагов, когда я заметил у
калитки старый милицейский уазик. Вокруг - никого. Видимо все уже в
доме. Ведро само выпало из рук, брякнуло на землю и издало такой
оглушительный визг, что, казалось, сам дьявол взвыл от боли где-то
глубоко под земной корой. Мгновение моего замешательства можно
исчислять долями секунды, но для меня оно тянулось целую вечность. А
мозг работал со скоростью такого процессора, какой ещё не скоро
изобретут узкоглазые японцы. В два прыжка я преодолел расстояние до
стога, нырнул и стал судорожно загребать со всех сторон сено, пока не
зарылся с головой. Было почти темно, свет втискивался в стог через
маленькую щёлку между травинками.
Я почти не дышал, изредка набирал в лёгкие воздуха и долго не выдыхал.
Сквозь сено я видел только маленькую полоску забора и калитку. Голоса
доносились изнутри, говорили тихо, но я слышал отчётливо каждое слово,
мне казалось, я даже вдыхал их запах, настолько обострилась
чувствительность всех моих рецепторов. Один из этих людей пах
подгорелой яичницей и ячменным пивом. Я отчётливо чувствовал эту вонь.
Он, должно быть, грузный, и кожа лоснится от пота и жира. Я слышал, что
собаки по запаху могут определить даже форму предмета, теперь я точно
знаю - это так. От второго пахло смертью. Могильный такой запах, будто
трупный, только не такой резкий.
- Мне кажется, врёт она. Не мог он один уйти, а друга с раненным бросить.
- Похоже. Хотя чёрт его знает! Бабе-то врать какой резон?
- И то правда. И всё равно, погодить надо. Авось объявится третий.
Потом стало тихо. Я не шевелился. Сухая трава щекотала шею, забилась за
воротник и чуть-чуть колола поясницу. Было тепло и сухо. Неприятный
привкус во рту усиливал жажду. Представьте себе, что вам в носок попал
репейник и легонько покалывает ногу, а вынуть его нет никакой
возможности. Сколько я смогу пролежать тут, не обнаружив себя? Час,
два, сутки? Минут через сорок к дому подъехала ещё одна машина, в
калитку вошли двое в белых халатах. Может оно и лучше так. Может Петьку
спасут. Могут, ведь, и оправдать, ну или срок отсидит, всё лучше, чем
червей кормить. Хотя какая это жизнь за решёткой!
Я пошевелил ногой. Затекла. Принял положение поудобней и закрыл глаза.
Если меня найдут - побегу. Пусть лучше подстрелят. Только хорошо бы
быстро и в голову, чтобы не почувствовать ничего. Хотя как они меня
найдут? Я у них под носом. Они и представить себе не могут, что я тут в
двадцати метрах. Не случайно я заблудился в лесу. Видно Бог знал, что в
доме облава. Вернись я на пять минут раньше - точно сцапали бы. А так
ещё есть шанс вырваться.
Из дома вынесли носилки. Петька. Видно не успели. Живых так не выносят.
Тело накрыто простынёй с головой, рука из-под простыни выбилась и вниз
свисает. Нет больше Петьки. Мне бы заплакать, заорать на всю деревню,
бросится на этих чужих с кулаками, бить их пока силы не иссякнут, в
кровь раздробить кулаки. А я даже пошевелиться не могу.
Под руки вывели Долговязого. Он не сопротивлялся, видно сопротивление
его сломили ещё внутри. Вся морда в крови и хромает на правую ногу. Вот
и они исчезли из поля зрения. Тихо. И тут вдруг, ни с того ни с сего,
раздался жестяной звон, будто в таз медный кто-то кувалдой стукнул.
- Едить твою мать! Набросают хлама всякого!
Кто-то споткнулся о моё ведро. Я ж его бросил как раз подле забора. А
потом грянул хохот, знакомый такой хохот. Это ржал Долговязый. Его смех
ни с чем не перепутаешь. Он как кобыла брюхатая ржёт.
- Ай да Лёха! Ай молодец! Ушёл! - и опять лошадиное ржание.
Мне хотелось, чтобы сердце стучало не так громко. Оно работало с
интенсивностью отбойного молотка и, мне казалось, его слышали на другом
краю деревни. Минуты расплылись в бесконечную зелёную жижу. Я уже не
различал звуков, слышал только свой неугомонный мотор в груди. Он
заглушил даже рёв уазика. Наконец, всё умерло. Умерло время, умерли
звуки и краски, сено стало чёрно-белым, склизким и холодным. Где-то
далеко гавкнула шавка, скрипнул колодезный барабан. Да я и сам, видно,
умер. Не могу пошелохнуться, будто парализовало. Стемнело.
Из дома кто-то вышел и направился ко мне. Шаги были совсем рядом.
- Эй, боец! Вылезай! Нет никого уже.
Это была Лола. Я не поверил своим ушам, тихонько разгрёб сено и с опаской выглянул наружу.
- Не бойся, уехали все. Давай в дом быстрей.
- Ты откуда узнала, что я здесь?
- В окно видела.
- И не выдала?
- Не выдала. Давай быстрей! Мало ли чего!
- А дед твой? Он же из Района вернуться должен.
- Не приедет он сегодня. Наврала я.
Ночь тут тёмная, а утро туманное, колкое и холодное. Мокрая трава
скрипит под ногами. Дедова спецовка и брюки пришлись мне впору, но
как-то непривычно сидят. Всегда так, когда новую одежду надеваешь.
Денег маловато, но какое-то время протянуть можно. На попутках
выбираться буду. Ночью или ранним утром шансов больше.
Я дошёл до дороги, сел на обочину и закурил. Лолка не стала меня
провожать. Говорит, разревусь, мол. А я не могу слышать женского плача.
И потом я ж ей обещал вернуться. Обещал - значит, когда-нибудь,
обязательно вернусь.
Алексей Лукачи
Почему самоубийцы не попадают в рай
Почему самоубийцы не попадают в рай...
Знаете, почему самоубийцы не попадают в рай? Нет, не оттого, что лишили себя жизни, дарованную им Богом.
Их наказывают за чужие жизни+ Жизни близких людей. За причиненное им горе+
Сколько прошло времени с того дня, я уже не помню. Время для меня больше не существует. Здесь его нет+
Я считала причины, по которым сделала это, вескими. Мне казалось, что
это единственный выход. Но теперь я понимаю, что просто не пыталась
найти другие пути.
Я сделала так, как было проще всего+ проще для меня+
Теперь что-то изменить невозможно. Одним легким движением я лишила
шансов на счастье не только себя, но и тех, чью любовь я не сумела
оценить вовремя.
И сейчас у меня нет оправданий+
Последнее, что я слышала, - пронзительный крик. Чей? Не знаю. Еще было
ощущение полета. Но такое короткое, что его практически невозможно
уловить+
Больше ничего+
Вспышка света+ Вдали промелькнули огни ночных домов. От них режет глаза.
Прихожу в себя. Попыталась встать - нестерпимая боль во всем теле. Еле сдерживая крик, все же встаю.
Осмотрелась вокруг. Не понимаю! Где я?! Пройдя пару шагов, до меня доходит:
"Это парк. Но как я тут оказалась???"
Я не могла что-либо понять. Весь день как будто выпал из памяти. Не помню абсолютно ничего.
Идя по аллее, замечаю, что вокруг нет ни одного прохожего. Интересно, сколько сейчас времени? Не припомню, чтоб парк был пуст.
Вдруг за спиной я услышала шорох. Обернувшись, вижу на скамейке
маленького кудрявого мальчика, лет пяти. Странно. Готова поспорить, что
его только что тут не было. С минуту я ждала, не появятся ли вслед за
ним хоть кто-нибудь из взрослых. Не может же ребенок быть один в столь
позднее время. Но ничего такого не произошло.
Тогда я осторожно подошла и села рядом.
- Привет, малыш. Ты потерялся? - тихо спрашиваю я.
- Нет, - ответил мальчуган, даже не посмотрев на меня.
- Где же твои родители? Почему ты один?
- Я ждал тебя, - сказал он и поднял на меня большие карие глаза.
Ответ меня слегка удивил, но я не придала этому никакого значения. Мало ли чего могут
сказать дети?
- Как тебя зовут?
- Не знаю.
- Но мама же тебя как-то называет? - рассеяно спросила я.
- Никак. У меня ее нет, - грустно ответил малыш.
Наступила пауза. Я не знала, что же мне делать дальше. Оставить ребенка в такой поздний час одного я не могла.
- Я хочу тебе что-то показать - внезапно сказал мальчик и вскочил со скамейки.
Я взяла его за руку, и мы пошли по парку. Спустя некоторое время мы оказались возле моего дома.
- Ты здесь живешь? - снова спрашиваю я малыша.
- Нет.
- А где? - я присела перед ним на корточки. - Куда нам идти?
- Уже никуда, - ответил он, вертя в руках игрушечную машинку.
Я хотела спросить еще что-то, но в этот момент раздался пронзительный крик. Я посмотрела в ту сторону, откуда он донесся.
Кричала девушка. Она стояла в компании молодежи. На лице у нее застыл
ужас. Она указывала куда-то наверх, пытаясь сказать что-то.
Проследив за ее жестом, я оцепенела: в освещенном пролете окна на
восьмом этаже стояла девушка. Спустя мгновение она сделала шаг.
Мое сердце похолодело. Вокруг тут же поднялась суета: кто кричал, чтоб
вызвали скорую, кто кинулся оказывать первую помощь. А я не могла
оторвать взгляд от окна.
В эту секунду мне казалась, что я не слышу ничего, кроме бешеного
биения собственного сердца+ и не видела ничего+ кроме света из окна
квартиры на восьмом этаже+ моей квартиры+
Каждая минута, каждая секунда того вечера стала для меня нескончаемым кошмаром, память о котором не стереть никаким способом.
Окровавленное тело у отца на руках+ мама и сестра в слезах+ оглушительный вой сирены скорой помощи+
Бегу по улице прочь от своего дома. По щекам катятся слезы. Бешеный ветер безжалостно бьет по лицу.
Выбившись из сил, падаю на холодную землю. Задыхаясь, стираю слезы ладонью.
Вдруг рядом замечаю мальчика+ того же мальчика+
- Что происходит?- хриплым голосом спрашиваю я
- А ты разве не понимаешь? - наивно говорит малыш.
Отрицательно качаю головой: не хочу понимать!
- Ты умерла.
- Что?! - становится еще тяжелее дышать - Это не правда!!! Ты все врешь!!! Так не бывает+ Слышишь?! Не бывает!!!
Срываюсь на крик, хочу убежать. Но вопрос за спиной заставляет остановиться.
- Разве ты не этого хотела? Разве ты не для этого покончила с собой?
В голову ударяет резкая боль и перед глазами проносятся картинки
прошедшего дня: школа, вопящая классуха, насмешливые взгляды
одноклассников, скандал с мамой, слезы+ карниз и ослепляющие огни
ночного города+
- Почему+
- Почему ты здесь? А чего ты ждала? - рассмеялся мальчишка.
- Я не знаю+ я думала, что больше не будет боли+ я хотела прекратить это кошмар+
- Ты ошиблась.
- Но почему?! Разве я мало страдала?! За что мне это?!
- За что? - удивляется он - Хорошо. Я покажу тебе.
Мы молча идем по какой-то улице. Вскоре перед нами возникает серое здание. Это больница.
- Зачем мы здесь?
- Так надо. Идем.
Входим и поднимаемся на второй этаж. Над входом весит табличка "Реанимационное отделение".
Дальше ярко освещенный коридор. Белые двери с номерами палат. Возле
одной из таких дверей сидит отец, обхватив голову руками. Он плачет.
Я только однажды видела, как плачет мой отец. Тогда погиб его лучший
друг. Мне было больно видеть его таким. А теперь? Теперь причиной его
слез была я.
В следующую секунду из палаты вышел человек в белом халате. Папа
поднялся ему на встречу и что-то тихо спросил. В ответ тот покачал
головой:
- Мы не в силах что-либо сделать. Ее мозг мертв. Вам остается решать: отключить систему или нет.
Отец опустился обратно на стул. Его лицо стало бледным, как мел.
- Господи!!! За что?! - коридор наполнился рыданиями.
- Пойдемте, - тихо сказал врач. - Вам надо успокоиться.
Он куда-то увел его. По моим щекам покатились слезы. В груди стало
невыносимо больно. Я хотела пойти за ними, но малыш меня остановил:
- Нам сюда.
Он ввел меня в палату.
На кровати лежала я. Рядом сидела мама и сестра.
Я просидела с ними до утра+ В 10:15 все было кончено+ мое сердце остановилось+ навсегда+
Похороны были на новом кладбище. Мы стояли в стороне от всей процессии.
Холодный осенний ветер бил в лицо. По телу пробежали мурашки.
Я посмотрела на пустырь вокруг. Не одного, даже самого маленького, деревца. Здесь все было мертвым.
Подойдя ближе к месту, я рассмотрела среди толпы Алешку.
- Что он тут делает? - в недоумении спросила я.
- Он пришел попрощаться с тобой, - ответил он.
- Но почему? Почему он здесь??
- Потому что ты ему была дорога+
-Что?! Нет! Ты ошибаешься.
- Почему? - наивно спросил малыш.
- Потому что он ко мне ни разу не подошел! Потому что я ему не нравлюсь+
- Это не так. Человек не всегда способен понять другого человека. Здесь ошиблась ты.
Ты боялась с ним заговорить. А почему ты думаешь, что он не боялся? Ты
делала вид, что не замечаешь его. Так как он мог узнать, что нравится
тебе? Его пугало то, что ты посмеешься над его чувствами.
- Это не честно! Я не знала+ - я опустилась на холодную землю.
Ветер еще беспощадней хлестал по лицу. Я смотрела на Алешку, который
тихо стоял в окружении людей. Все они пришли проститься со мной. Всем
им сейчас было плохо.
Я читала на лице Алешки печаль, безграничную боль.
- Лешка, миленький+ - тихо прошептала я. - Ну почему все так+
Очередной порыв ветра, в этот момент Он повернулся в мою сторону. На
секунду мне показалось, что он смотрит прямо на меня, мне в глаза+
Полный отчаяния взгляд+
Он упал на колени рядом с могилой и по его щекам побежали слезы.
- Я отомщу.
Шёпот молитвы в каменных стенах, лезвие бритвы на тонких венах...
Омертвевшие листья плавно ложились под ноги. Странно, сейчас только
начало осени, а листья почему-то были какими-то черными и уже
совершенно безжизненными. Они мертво лежали под ногами.
Вдруг чей-то голос где-то неподалеку привлек мое внимание. На скамейках
детской площадки сидела компания молодежи. Я отошла в тень высокого
дерева, хотя понимала, что меня и без этого никто не увидит.
Он сидит в компании изрядно подвыпивших приятелей. Хотя сам мало от них отстал: в руке полупустая бутылка водки.
Ярко раскрашенная малолетка вешается ему на шею, что-то пискляво сюсюкая.
- Отвали, - грубо бросает он ей в лицо.
- У! Малыш сердится! - девушка, видимо, не из понятливых - Малыш не хочет развлекаться???
- Отъе**сь, сказал! - рыкнул парень и с силой толкнул от себя малолетку. Та с визгом вскочила со скамейки:
- Ты ох**л!!!
Компания закатилась пьяным смехом. Лишь на его лице оставалось хмурое выражение.
Прямые черты красивого лица+ карий затуманенный взгляд в одну точку+ И бутылка водки, крепко сжатая в руке.
- Эй, Малый! - так его звали все вокруг. Лишь для меня он был просто
Алешкой. Самым любимым и родным. - Ты чего? Обкурился что ль?
Приятель хлопнул его по плечу. Малый сделал большой глоток и ничего не ответил.
- Да оставь ты его! - сказал Олег. - Не видишь, наш Малый в унынии!
- Это он из-за той серой мыши страдает, - ехидно прошипела девка и прижалась к Олегу.
- Какой? - не понял парень, сидевший рядом с Малым.
- Той, что с окна сиганула.
- Гонишь! - заржал тот. - Мал, ты че? Правда?
- Заткнись, - прохрипел Малый.
- Чего? Ты на меня из-за этой сучки так?! Малый, не гони!
- Это все из-за вас! Вы ее довели!
Он ударил первым, завязалась драка+ Кто-то достал нож+ Но он не отступился+
Спустя несколько минут он медленно упал на холодную землю, покрытую мертвой листвой.
Подбежав к нему, я рухнула на колени.
- Нет+ Господи+ что же ты наделал+
Я тщетно пыталась закрыть рукой рану возле сердца. Что может сделать призрак? Ничего.
- Боже!!! - дикие крики отразились от темного неба. - Оставь ему жизнь+
Я посмотрела в его глаза. Таких ясных глаз я не видела ни у кого. И как
тогда на кладбище, сейчас он смотрела на меня. И сейчас он меня видел.
- Алешка+ - прошептала я. - Держись, умоляю тебя! Ты должен жить+
С его ресниц сорвалась кристальная слеза.
- Прости - еле слышно прошептал он. Больше не было ни слова.
Никто так и не пришел, не спас его. Бог меня больше не слышал.
Когда ночь начала становиться серой и появились первые лучи бесцветного рассвета, ко мне подошел тот же малыш.
- Пойдем. Нам пора.
- Нет. Я не оставлю его.
- Ты не можешь остаться. Пойдем.
Через какое-то время мы услышали, как где-то за спиной раздались крики.
Видимо первые прохожие нашли его. Безжизненное тело на холодной земле.
Того, кого я так любила. Кого я больше никогда не увижу. Чья смерть - моя вина+
Прошел наверно уже ни один месяц, может даже ни один год.
Часто бываю дома. У мамы. Подолгу сижу в углу на кухне и смотрю, как она плачет в темноте.
Пока никто не видит.
Она очень состарилась. А глаза стали такими грустными, в них читалась усталость. От слез, горя+
Но она все еще держится. Ради сестры. Она целыми днями бывает у Кати,
помогая с детьми. А потом приходит домой и плачет+ каждый вечер.
А папы больше нет+ Он не справился с болью. Он стал много пить, очень много.
Он винил маму в том, что она была со мной очень строга. Они стали
постоянно ругаться, потом он напивался, садился в машину и ехал, куда
глаза глядят. Однажды он не вернулся.
Был гололед. Машину занесло, и он не справился с управлением. Вылетев
на встречную полосу, он врезался в грузовик. Смерть наступила мгновенно.
После этого маму положили в больницу с сердечным приступом.
Малыш больше не приходит. Его забрали+
Однажды он пришел и сказал, что нам пора прощаться. Скоро ему дадут жизнь.
И он больше не может быть со мной.
Теперь я знаю его имя+ Владик+ Когда-то давно я мечтала, что у меня
будет ребенок+ сын+ и его обязательно будут звать Влад. Маленький
кудрявый мальчонка, с огромными карими глазенками+
Бесшумно иду по серому городу. Вокруг никого.
Иногда всплывают картинки моей жизни. Они как черно-белое кино. Тогда я
и не знала, что все это было со мной, не замечала тех счастливых минут.
Я тоскую по краскам. По чистому голубому небу+ по стаям весенних птиц+ по пушистому новогоднему снегу+ по всему, что я потеряла+
Скучаю по улыбке мамы+ По ее материнской любви+ Скучаю по сестре+ Я
иногда вижу ее+ вижу, как растут ее дочки, маленькие, непоседливые+ Как
бы я хотела быть с ними рядом.
Как бы хотела вернуть отца и Алешку+ Но я не могу этого+ Никто не
может+ Я виновата в этих смертях и ничего не могу с этим сделать+
