В квартире было жарко и неопрятно. Нельзя сказать, что полнейший срач,
хотя многие женщины со мной бы не согласились. Не знаю. Не так уж всё и
плохо на мой взгляд. По крайней мере, с люстры не свисали грязные
носки, и ладони не прилипали к разлитому на диван варенью. Кореш
наигранно суетился, изображая гостеприимного хозяина. Он бегал на кухню
и обратно, умильно накрывая на стол. Впрочем, с понятием "стол" я тоже
погорячился. Две табуретки, которые в молодости имели благородный белый
окрас, стояли рядышком. На них и водружалась всяческая еда. Селёдка в
пластмассовой коробочке, салат магазинный из морской капусты (гадость,
но полезно), хлеб, минералка.
На горячее планировались пельмени, которые товарищ и приволок прямо в
кастрюле, слив воду и добавив пару недетских кусков сливочного масла.
Затем он щедро полил их соевым соусом, уксусом и посыпал перцем.
Счастливый выдох. Можно приступать. Основным блюдом на ужине предстояло
быть водке. Зябко заснеженная бутылка размером в 0, 7 была принесена из
морозилки и торжественно установлена между двумя "полтинничными"
рюмками. Друг (Д) резво свернул ей голову, и тягучая жидкость
заструилась подобно оливковому маслу точно в предназначенные ёмкости. Я
(Я) открыл минералку, поскольку хоть и не любил запивать, но было тупо
жарко, и организм требовал жидкости.
Первая пошла, как дети в школу. Горячие пельмешки усиленно жевались с
открытым ртом и придыханием, хоть как-то не позволявшим сильно обжечь
нёбо. Не прошло и минуты, как кореш с сосредоточенным выражением лица
опять схватил пузырь. Вот теперь можно и поговорить...
Я: Камрад, а тебе не кажется, что ты слишком много бухаешь в последнее время?
Д: В последние лет пять, ты имеешь в виду, хе-хе?
Я: Ну, хрен его знает Тебе виднее. Но блин, я уже и забыл, когда последний раз видел тебя трезвым.
Д: От только не надо ля-ля! Я каждый день, практически, на работе!
Трезвый! Практически А если вечерком и пивка с ужином попью, то это ж в
кайф!
Я: Да я вижу И сколько же пивка ты лупишь за вечер?
Д: Да не так и много! Банок 5-6 Херня!
Я: Пошли перекурим!
Д: Погодь. Курим после третьей.
Уже через минуту мы вышли на длинный узкий балкон, отодвинув в сторону
сохнувшие уже третью неделю на бельевой верёвке майки и носки. Открыли
широкие окна и закурили. Посвежело и стало приятно вдыхать прохладный
вечерний воздух, пусть даже и смешанный с никотиновым дымом.
Я: Ну а сам то ты этого не чувствуешь?
Д: Чего "этого"?
Я: Того, что бухалово тебя забирает? Я ж вижу, что ты иногда неделями потребляешь
Д: Да ладно тебе! В алкаши уже записал, гыгыгыгы. Просто иногда расслабиться нужно.
Я: Ага Ключевое слово - "иногда" Но в твоём случае всё совсем наоборот. Иногда ты не пьёшь.
Д: ...
Я: Нет, ну серьёзно. Сдохнешь когда-нибудь ты от этой водки.
Д: Я водку не люблю, я виски люблю. Наливай давай!
0,7 "Хортицы" заканчивалась. Однако я не сомневался, что у него есть
запас. Такой это человек... Продуманный. Включили телевизор, тупо
поржали над очередной серией "Солдат". Когда допивали вторую бутылку, я
понял, что домой не поеду, останусь ночевать здесь. Покурили
напоследок, и я отрубился, даже не раздеваясь
Утро принесло с собой ощущение необходимости совершить круговорот
жидкости в организме - отлить снизу, залить сверху. Я нашарил в
холодильнике бутылку минералки, вкусно отхлебнул почти половину.
Туалет. Ванная. Я стоял перед зеркалом, разглядывая красные опухшие
глаза и небритые щёки.
- Кто ты? Это твоё отражение в зеркале, мой друг?
(с) Злобный
Прям как в кино
Поздние брежневские годы, общага МПТИ (Московский
подзаборно-технологический). Четвертый курс, почти все уже парами.
Ситуация из классического анекдота: есть кого, есть чем, но
катастрофически негде. В общежитии два отдельных крыла - мужское и
женское, вахтеры звереют. Время от времени удается обмануть их
бдительность, уговорить соседей погулять пару часов и избежать облавы.
Но организм требует большего, и постоянно ищутся альтернативные
варианты.
Одно время уровень спермотоксикоза снижали расположенные по соседству
бани, где семейные пары пускали в одну душевую кабинку без документов.
Пускали до тех пор, пока парочка идиотов не занялась делом,
прислонившись изнутри к дверце кабинки. Сопромат они знали плохо,
прочность дверных петель не рассчитали и в разгар процесса вылетели в
коридор, прямо под ноги контролерше и ожидающим своей очереди
добропорядочным гражданам. После этого лавочка закрылась.
К счастью, на потоке учится Марина Потоцкая, москвичка и обладательница
- не знаю, какими буквами написать, чтобы отразить уникальность ситуации
- СОБСТВЕННОЙ ОТДЕЛЬНОЙ КВАРТИРЫ. Никакого мажорства, самая обыкновенная
семья. Просто квартира бабушкина, бабушка уже не ходит, и родители
забрали ее к себе, а дочку выселили на освободившуюся жилплощадь.
Маринка, добрая душа, стала давать запасные ключи сперва ближайшей
подруге, потом еще двум и наконец - близким друзьям обоего пола, то есть
почти всей группе. Установилось своего рода дежурство. Ключи выдаются на
день с двумя условиями: убрать следы пребывания и исчезнуть до шести,
когда хозяйка возвращается из читалки. Сама Марина квартиру по
назначению не использовала: нехватка парней в институте, умноженная на
низкую самооценку, зрение минус пять и разбитое еще на первом курсе
сердце.
Из почти сотни студентов курса только один ничего не знал о Марининой
квартире, да и вообще мало что знал об окружающей действительности. За
четыре года никому не пришло в голову заговорить с Аркадием на темы,
отличные от "дай списать" и "объясни теорему". Он и выглядел-то даже не
как ботаник-заучка, а как карикатура на ботаника: тощий, длинный,
лохматый, согнутый от стеснения буквой "Г", мучимый всеми известными
психиатрии комплексами и еще некоторым количеством неизвестных.
Последние пару лет Аркадий мучительно страдал от затянувшейся
девственности, но выхода для себя не видел. Легкодоступные девушки
вызывали у него омерзение, а с труднодоступными требовалось как минимум
заговорить и некоторое время беседовать на посторонние темы, а это было
для него невозможно, при первой же попытке открыть рот без конкретной
необходимости он впадал в ступор. Со среднедоступными девушками дело
обстояло совсем плохо: и ступор, и отвращение.
Итак, общага. В мужском туалете беседуют два доблестных студиозуса:
- Что, стояк?
- А ты как думаешь? Две недели без секса. Сперма скоро из ушей польется.
- Что ты мучаешься, сходи к Маринке.
- Потоцкой? Я не очень-то ее знаю, неудобно.
- Брось, она никому не отказывает. Просто подойди и попроси ключи.
- Думаешь, даст?
- Конечно, она всем дает. Только не на завтра, завтра к ней иду я.
Аркадий, слышавший весь этот диалог из туалетной кабинки, от изумления
едва не упал с толчка. Надо же, Потоцкая - и всем дает! Кто бы мог
подумать! Марина, даже с учетом вновь полученной информации о ее
сверхдоступности, отвращения не вызывала, и Аркадий понял, что это его
единственный и последний шанс. Две недели он собирался с духом, наконец
подошел к Маринке и, мучительно краснея, бекая и мекая, попросил ключи.
Марина посмотрела на него с интересом: ну и ну, и на такое чудо нашлась
охотница. Наверняка не из нашего института, а то я бы знала.
- Да не красней ты так, дело естественное, - сказала она, протягивая
ключ.- Адрес знаешь? Записывай. Завтра как раз свободно. И постарайся
успеть до шести.
Назавтра Аркадий вне расписания помылся в душе и сменил белье. Без
четверти шесть он, благоухая одеколоном "Шипр", с тремя гвоздиками и
тортом "Снежинка" вошел в квартиру, уселся на табурет в прихожей и стал
ждать. Воображение рисовало такие картины, что он едва не терял
сознание. Наконец появилась Марина.
- А, ты еще здесь. Ты один? (Она хотела бы посмотреть на избранницу).
- Один. (Она что, групповухой тоже занимается?) Вот, - Аркадий ткнул в
нее букетом и тортом.
- Ой, это мне?
Марина была приятно удивлена. До сих пор никто из постояльцев не
догадался подарить ей хотя бы шоколадку.
- Ладно, пошли пить чай. Ванная здесь, помой руки, а я пока переоденусь,
- сказала она.
То есть она думала, что так сказала. На самом деле фраза была короче, а
может, Аркадий от волнения пропустил некоторые слова мимо ушей. Во
всяком случае, услышал он следующее:
- Ладно, пошли. Ванная здесь. Я пока переоденусь.
В свете всего предыдущего толковать сказанное можно было только одним
способом. Аркадий зашел в ванную, разделся, потратил некоторое время на
то, чтобы заставить себя снять трусы, не смог и в трусах двинулся в
комнату. Фигура его больше всего напоминала латинскую букву F.
Маринка стояла у зеркала в спортивных штанах и лифчике, надеть олимпийку
она не успела. Когда Аркадий коснулся ее плеча, она отреагировала так,
как и следует реагировать всякой советской девушке: отчаянно завизжала,
огрела его олимпийкой по голове, оцарапав молнией щеку, и спряталась за
кресло. Аркадий, ожидавший совсем другой реакции, бессмысленно стоял
посреди комнаты и вертел головой.
- Аркадий, что с тобой? Совсем с ума сошел? - Марина перевела взгляд на
перекладину буквы F и догадалась: - Она не пришла, да?
- Кто - она?
- Ну девушка твоя.
- Какая девушка? Нет у меня никакой девушки.
- Тогда зачем ты пришел?
- Ребята сказали. Что ты... это... ну... всем даешь. Вот я и...
- Кто сказал? - Марина уже пришла в себя. - Скажи, кто, я этих юмористов
поубиваю завтра.
- Никто. Я сам подслушал... что ты даешь.
- Даю. Ключи от квартиры я им даю, вот что. То есть давала, больше не
буду. Но ты... Как ты вообще мог такое подумать? Ты что, совсем идиот?
Тут до Аркадия наконец дошел весь ужас его поступка. Он и до этого
соображал не слишком хорошо, а теперь мозги отказали окончательно.
Голосом робота Вертера он произнес:
- Да, Марина. Ты совершенно права. Я идиот.
Повернулся и на негнущихся ногах вышел из квартиры. Как был, в трусах.
Если бы дело происходило летом, возможно, на этом бы все и кончилось. Но
был конец ноября, уже выпал снег. Марина никак не могла допустить, чтобы
однокурсник, не сделавший ей ничего плохого, простудился и заболел.
Схватив в охапку его одежду, Марина выглянула из подъезда. Следов босых
ног на снегу не было, да и бабки на лавочке вели бы себя совсем иначе,
если бы мимо них только что прошел голый студент. Значит, он наверху.
Аркадий действительно стоял у решетки, закрывающей выход на крышу, и
дергал замок. Если бы работники жэка забыли ее запереть, человечество
понесло бы невосполнимую потерю. Но замок висел, деваться Аркадию было
некуда, и он дал себя одеть, увести в квартиру и напоить чаем. К концу
чаепития между ними было сказано больше слов, чем Аркадий произнес за
последние три года с кем бы то ни было. Невидимая преграда, мешавшая ему
общаться, рухнула под напором сегодняшних событий, и Аркадий,
захлебываясь, рассказывал о своем детстве, о сверхтребовательном отце и
забитой матери, о любимой сестренке, которая - надо же - как две капли
воды похожа на Марину, и вообще обо всем. Он оказался неожиданно
интересным собеседником, и вечер закончился тем, что Марина пригласила
его зайти попить чаю еще раз.
Дальше чудеса посыпались лавиной. После четвертого чаепития Аркадий
впервые не вернулся в общежитие ночевать. После пятого во всеуслышание
рассказал анекдот, смешной и к месту. После седьмого ввязался в спор о
природе мужчин и женщин, посрамив первых и вызвав шумное одобрение
вторых. После десятого прогулял первую пару, и мы поняли, что он
окончательно излечился.
Конечно, полностью переделать человеческую природу невозможно.
Абсолютной нормы Аркадий так и не достиг и до конца учебы оставался
чудаком и излюбленным объектом насмешек. Но что ему до этой нормы, если
на сегодняшний день он живет в Силиконовой долине, является уникальным
специалистом в какой-то высокотехнологичной фигне (я после долгих
объяснений так и не понял, в чем именно) и из материальных благ не имеет
разве что вертолета. Марина сделала лазерную коррекцию зрения, тщательно
следит за собой, и когда Аркадий говорит, что женат на самой красивой
женщине Калифорнии, я с ним почти искренне соглашаюсь - тем более, что
моя любимая живет в другом штате, и это признание мне ничем не грозит.
У них дочь-студентка и маленький сын. По-моему, они счастливы.
Яйца
Банально конечно, но случилась эта история действительно тогда, когда у
нас в стране секса не то что не было, но и слова такого не знали, а
соответствующее половое воспитание начиналось, по-моему, с изучением
"Анатомии" где-то так в девятом классе. Для недоростков из шестых или
там седьмых классов, оставались только скучные пестики и тычинки, ну и
конечно басни старших товарищей.
Ну, не совсем наивный, чего-то ожидающий, был всё-таки, неибацца как
приятно удивлён, моей начавшейся поросли на половом лобке. Необычайно
гордый, поделился я по секрету со своим лучшим корешком Лёхой.
Озадаченный Лёха напрасно искал на своих первичных половых органах
первые признаки половой зрелости. Может из-за того, что был блондином,
и его муде было слишком светлым, а может из-за того, что был меня
помладше на один месяц, и ещё не дорос, сынок.
У Лёхи от зависти дрожали губы и навёртывались на глаза слёзы, а я, уже
мужик, с мудями длиной в пару миллиметров, похлопывал его по плечу и
снисходительно утешал.
Вдруг Лёха выпалил, что это всё полная ерунда, и вообще, самое главное
- это длина хуя, а никакой-нибудь там рассадник для мандавошек.
Спор за спор, решили мы меряться, у кого хуй больше. Взяли школьную
линейку, и так и сяк, хуй вроде бы у меня был тоже так ничего, но у
Лёхи он был какой-то гутапперчивый и растягивался, как резиновый шарик.
Короче, Лёха шельмил как мог, и бил сразу все воображаемые рекорды и
поэтому, наш спор привёл как бы к ничьей.
Это не устраивало ни меня, "уже мужика", ни его, с его резиновым хуем.
Второй идеей было измерение размера яиц, которое и должно было решить наш спор, в ком же из нас больше мужика.
Задача оказалась не из простых. С линейкой измерять диаметр
собственного яйца было довольно таки сложно, штангеля у нас не было, но
мы на выдумку были легки. А просто+ по примеру измерения толщины пальца
для кольца, т.е. совать в какую-нибудь подходящую дырку. После недолгих
поисков оказалось, что подходящей дыркой является горлышко обыкновенной
молочной бутылки за пятнадцать копеек.
Первым начал Лёха. Обхватив мошонку ладонью так, что только одно яйцо
торчало наружу, засунул его в горлышко бутылки. Но то ли видать у него
что-то заклинило, то ли забыв суть спора, решил он, по-видимому,
завершить своё начинание.
Отпустив мошонку, стал он, почему-то, своё второе яйцо, которое
находилось пока ещё на свободе, быстро проталкивать пальцем в теперь
уже явно узкое горлышко бутылки. После удачного завершение этого
деяния, он так победно посмотрел на меня, типа, слабо? Объясняю, ну и
хуле, получается, что его оба яйца оставляют желать лучшего, коли они
такие малюсенькие. Опаньки, до Лёхи доходит, что он маху дал не в ту
сторону и его цирковые фокусы здесь не проходят.
Лёха морщась и громко ругаясь, подёргал бутылку, пытаясь стащить со
своей мошонки, но+ яйца были явно не такими пластичными, как его хуй.
Они сидели плотно в пузыре и вылазить оттуда совершенно не собирались.
Это был капкан.
Между тем, мошонка в бутылке начинала принимать какой-то синюшный оттенок, а Лёхина рожа красноватый.
Попытки подтянуть за кожу мошонки одно из яиц наверх к успеху не
привели, потому что зона свободного действия была очень ограниченной.
Идея налить на всё это подсолнечного масла и выковырять яйца палочкой
из-под мороженного тоже была обречена на провал.
Ситуация становилась серьёзной и непредсказуемой, скоро должна была
придти мать с работы. А Лёха, как последний рахит, на полусогнутых, с
болтающейся между ног бутылкой с синеватым содержимым, начинал
испытывать серьёзные боли, стонал, проклинал всё на свете и становился
медленно невменяемым. Предложение сходить к врачу отпадало. Ни трусы,
ни штанов Лёха натянуть на себя не мог.
Времени практически не оставалось и поэтому решили провести радикальную ХЕРургическую операцию, то есть разбить бутылку.
Бить бутылки может каждый, только если в ней не находится живой половой
орган твоего лучшего друга. Рука, честно скажу, не поднимается, и
представляются, блядь, всякие разные страшные картинки из томика
судебной медицины.
Приношу батин молоток, расстилаю под Лёхой газеты, целюсь и ебашу по
бутылке молотком. Вот оно, озаряет меня, откуда взялось слово МУДОЗВОН.
Бутылка звенит, но не разбивается, но при этом, сильно качнувшись,
ударяется об Лёхино колено. Лёха вопит, подкашивается и падает. Бутылка
звенит опять, на этот раз об пол. Лёха катается по полу, мычит и
матерится.
Уговариваю его набраться мужества и повторяю удар ещё раз. Блядская
бутылка разбилась где-то около основания дна и стала похожа на розочку.
От одного ужасного вида, что у него там, на хую, болтается, Лёхе стало
уже совсем нехорошо. Мои шутки, что может быть так всё и оставить,
очень ведь практично носить почти холодное оружие там, где никто
никогда и не догадается, а при случае, так, типа невзначай,
расстёгиваешь ширинку и начинаешь помахивать своим опасным хуем, как
нунчаками, Лёху не веселили.
Так и уничтожал я эту бутылку, по кусочкам. Самое трудное было конечно
там, где начались яйца. Работа была ювелирная или, скорее всего,
ваятельная. Помогая столовой ложкой, подсовывая её в критические места,
бил я молотком, как Микеланджело, по Лёхиным яйцам всё смелее и смелее.
Осколки стекла летели во все стороны. Чтобы не поранить Лёхин хуй,
пришлось нам замотать его чёрной тряпочной изолентой. Картина была что
надо: хуй замотанный изолентой, на яйцах прозрачный чехол и всё это
перемазано подсолнечным маслом и посыпано стеклянной мелкой крошкой.
Успели вовремя. Лёха, не обращая внимания на намотанную изоляционную
ленту, осколки, мелкие порезы и масло, натянул трусы, штаны и молча
быстренько съебнул, оставив меня одного убирать весь этот бардак.
Хуями больше мы с ним никогда не мерялись, тема была табу. Зато вскоре
успешно начались соревнования, кто кого перебухает. Но это уже другая
история.
